28 апреля Евгений Адамов, научный руководитель проектного направления «Прорыв», а также Научно-исследовательского и конструкторского института энерготехники им. Н. А. Доллежаля, отмечает юбилей – 85 лет. Биография Евгения Олеговича настолько насыщена событиями, так хорошо иллюстрирует историю отечественной атомной отрасли, что по ней можно было бы снять фильм. «НАЭ» поговорил с юбиляром о быстрых реакторах, передовых проектах ядерной энергетики, секретах управления большой командой и о том, как находить лучших сотрудников.
- Вы окончили Московский авиационный институт. Как случилось, что вы попали в атомную отрасль?
- В МАИ я поступил в 1956 году. В том же году Туполев выдал концептуальный проект летающей атомной лаборатории, реализованный к 1961 году. На бомбардировщик ТУ-95 был установлен реактор и до 1969 года выполнено более 40 полетов, чтобы получить необходимую информацию, прежде всего по рассеянному излучению, безопасности экипажа. В середине 1950-х атомная бомба уже была создана, испытана, а средство доставки к неприятелю было лишь одно – авиация: ракетные успехи и развитие АПЛ оставались еще перспективой. Стратегическая концепция заключалась в том, чтобы держать в воздухе определенное количество самолетов с ядерным оружием на борту и в случае поражения врагом наших наземных объектов нанести удар возмездия. Замена керосина на тот или другой способ использовать на борту ядерную энергию рассматривалась как заманчивый вариант увеличения беспосадочного барражирования бомбардировщиков.
Чуть позднее на встрече И. В. Курчатов, М. В. Келдыш и С. П. Королев (есть известная фотография Д. С. Переверзева, охранника Курчатова, под названием «3К») договорились начать использовать ядерную энергию для решения задач в космосе.
Для всех этих проектов нужны были подготовленные кадры. С третьего курса, пройдя жесточайший конкурс, я попал в группу (одна из 10 на курсе) для обучения по этой тематике. Лекции читали преподаватели с физфака МГУ и из ЛИПАНа (Лаборатория измерительных приборов АН СССР, в том же 1956 году переименованная в ИАЭ АН СССР). Среди них был и Николай Николаевич Пономарев-Степной, в то время даже не кандидат наук, а теперь академик РАН, лауреат Ленинской и Государственной премий. С третьего курса я работал на кафедре лаборантом и после окончания МАИ должен был по распределению попасть туда работать. Но Николай Николаевич помог мне сбежать из МАИ в ИАЭ и в первые годы был моим непосредственным начальником.
Сбежал я не от работы на кафедре – в те годы такое распределение считалось элитарным, – а от грозившей мне комсомольской деятельности.
Так что это не я из авиационной сферы попал в атомную, это атомная отрасль расширяла свой контур и пополнялась специалистами соответствующей подготовки.
- Во время работы в ИАЭ вы работали с теми, кого сейчас принято называть отцами-основателями отрасли: А. П. Александровым, И. К. Кикоиным. Расскажите, пожалуйста, о них подробнее.
- Анатолий Петрович Александров в ИАЭ был непосредственным руководителем всех работ по атомной энергетике; именно в контакте с ним я понял приоритеты этой сферы: эффективность, безопасность и основательность принимаемых решений. Многие знают, что А. Н. Туполев, взглянув то ли на чертеж, то ли на модель самолета, сказал: «Не полетит!» Когда ему задали вопрос (а почему?), ответил: «Некрасивый!» Так и АП, как мы все его называли, никогда не принимал усложненных, накрученных схем, концепций и объяснений. Он умел крайне просто и доходчиво объяснить сложные проблемы, явления, события. И сам был прост в обращении и быту. Как-то, когда я был уже его заместителем и главным инженером института, потребовалось срочно подписать какой-то документ, а АП нездоровилось и он был дома. На Пехотной, в коттедже, где он жил, меня никто не встретил. Пришлось хозяина разыскивать. Со второго этажа доносились редкие стуки. Поднялся по лестнице. Президент А Н СССР, трижды Герой Социалистического Труда, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР и прочая, и прочая обтягивал новой материей матрас в спальне. Сравните с жизнью современной «элиты»!
Исаак Константинович Кикоин, зная мой интерес к системам автоматизации, как-то нашел способ затащить меня на одно из разделительных уральских производств, создателем которых он был. Километровые цеха, где вдоль бесконечных рядов центрифуг рабочие и инженеры перемещались на велосипедах. За ужином, не без прищура посмотрев на меня, сказал: «Евгений Олегович, а ведь здесь никакой электроники-то нет». Тем не менее он был одним из немногих, кто поддержал меня в ту пору, когда, понимая будущий дефицит рабочих, я создавал систему КАПРИ (комплексная автоматизация проектирования, производства и испытаний изделий НИОКР). К производству Исаак Константинович относился внимательно, еженедельно лично обходил мастерские Отдела физики твердого тела. Был такой случай, когда при дефиците средств я пришел в кабинет напротив, к В.А. Легасову, с предложением, чтобы всей дирекции 13-ю зарплату и так называемые «лечебные» в том году не выплачивать. Легасов легко согласился, но Кикоину решил позвонить. «Валерий Алексеевич, если на какие-то добрые дела денег не хватает, я готов вернуть часть того, что мне платят. Но мне доход был определен лично Сталиным, и это не просто зарплата, а оценка результатов моего труда, мой статус, и здесь не может быть никаких компромиссов».
Кстати, Анатолий Петрович, став Президентом А Н СССР, отказался от зарплаты в Академии, вдвое превышавшей его доход директора Курчатовского института. Работал многие годы в Академии на общественных началах, на первое место ставил позицию в институте.
- Работая в ИАЭ, вы участвовали в создании ядерных энергетических установок для использования в космосе. Сейчас интерес к этой теме возрождается. Как считаете, насколько нужны такие установки сегодня?
- Серьезного освоения космоса без ядерной энергетики не получится. В предшествующие годы мы осваивали околоземное пространство: пассажирские самолеты летают на высотах около 10 км, военные – до 35 км, а пилотируемые космические аппараты – до 500 км: меньше, чем расстояние от Москвы до Петербурга. Добраться же даже до первой точки Лагранжа без ядерной энергетики невозможно.
Есть такие задачи, которые и на относительно низких орбитах потребуют использования энергии атома – например, космический буксир для перемещения грузов между Землей и Луной при ее колонизации.
- Вы активный участник устранения последствий Чернобыльской аварии. Как вы сейчас, с высоты своего опыта, оцениваете результаты этих работ?
- Все познается в сравнении. Для сопоставления с аварией на ЧАЭС весьма подходит ситуация на Фукусимской АЭС, масштаб которой существенно больше: в Японии были необратимо разрушены не один, а четыре энергоблока, да еще несколько хранилищ ОЯТ. «Саркофаг», он же «Укрытие», – временное сооружение, построенное на ЧАЭС в год аварии (1986), – защищал окружающую среду от вредных выбросов в течение нескольких десятилетий, так что серьезных проблем с жидкими радиоактивными отходами не было. А работы на «Фукусиме-1» все еще продолжаются, и сбросы в океан тритиевой воды могут растянуться, по разным оценкам, на 30 лет. Прямые затраты на устранение последствий аварии в Чернобыле составили 350 млн руб. (что примерно соответствует затратам в долларах на то время), тогда как в Японии они превышают $ 100 млрд.
СССР к 1986 году был не в лучшем состоянии, но сохранил способность к концентрации научных, инженерных и экономических ресурсов, присущую так называемым странам авторитарного управления. Случись такое в диапазоне 1990−2000 годов, последствия были бы для страны более тяжелыми.
- Огромная часть вашей профессиональной жизни связана с НИКИЭТом. Как вы оцениваете роль института в отечественной атомной отрасли?
НИКИЭТ, безусловно, наиболее эффективный конструкторский институт в истории ядерной энергетики. Под руководством выдающегося инженера Н. А. Доллежаля в НИКИЭТе были созданы все первые в нашей стране реакторы: промышленные, для производства плутония и трития; энергетические (первый демонстрационный – в Обнинске, первый промышленный – для Сибирской АЭС, серия РБМК); множество исследовательских; реакторы для первого поколения подводных лодок и для ядерного ракетного двигателя. НИКИЭТу принадлежит первенство в разработке бассейновых, канальных, корпусных, интегральных конструкций ядерных реакторов.
Сейчас, оставаясь значимым для решения оборонных задач, институт стал лидером разработки реакторов энергетических систем поколения IV (БРЕСТ, БР-1200), малых ЯЭУ ( «Шельф»), исследовательских реакторов (ПИК), реакторной части термоядерных установок, а также такой экзотики, как ЖСР. В состав института влился коллектив «Красной звезды», много сделавшей для развития ядерной энергетики в космосе. Создается в содружестве с СХК экспериментальная база новой технологической платформы ядерной энергетики. Институт был и остается флагманом развития ядерной энергетики.
- Какие проекты в атомной отрасли, помимо «Прорыва», вы бы назвали главными в своей профессиональной жизни?
Уже названная КАПРИ, создание второго поколения экспериментальной базы в ИАЭ им. И. В. Курчатова до 1986 года. Измерение дозовых полей на разрушенном энергоблоке ЧАЭС, что позволило резко сократить объем первоначально проектировавшегося укрытия и соорудить его к концу 1986 года. Работы по повышению безопасности РБМК после 1986 года, сохранившие половину нашей ядерной энергетики. Восстановление ресурса графитовой кладки РБМК после 2013 года. Решение о передаче утилизации атомных подводных лодок от Минобороны в Минатом со сменой приоритетов: с разделки корпусов – на работы с активными зонами ядерного реактора. Первая долгосрочная Стратегия развития ЯЭ в первой половине XXI века, одобренная правительством в 2000 году. Внедрение робототехники в технологии ЗЯТЦ и, возможно, в перспективе – на энергоблоках.
- Вы руководите проектом «Прорыв» более 10 лет. Какой период был самым сложным?
Точнее, более 30 лет. В 1991 году в журнале «Атомная энергия», а затем в Nuclear Engineering and Design были опубликованы первые статьи, с которых и следует вести отсчет работ по новой технологической платформе – практическому замыканию ЯТЦ на базе реакторов на быстрых нейтронах. Не сложным, а контрпродуктивным оказался период 2001-2011 годов, когда работы по этому направлению были заброшены. Они возобновились лишь в 2013 году благодаря С. В. Кириенко. Он же и дал им название «Прорыв».
- Складывается впечатление, что за время работы в «Прорыве» ваше отношение к технологии быстрых натриевых реакторов существенно изменилось. Вам приписывали даже фразу: «Вся атомная энергетика сгорит в пожаре одного натриевого реактора». Сейчас вы как будто стали лояльнее. Почему?
У каждой технологии есть свои «скелеты в шкафу». Сегодня приписываемую мне фразу можно было бы изменить: «Вся атомная энергетика надолго будет забыта при повторении аварий, подобных чернобыльской или фукусимской, если мы запоздаем с внедрением новой технологической платформы». Что касается натриевых реакторов, то БН-1200 – часть «Прорыва». Сергей Владиленович Кириенко может подтвердить, что я настаивал на включении этого реактора в проект, а он предлагал подождать запуска БН-800 и его экономических результатов. Зная эти результаты, нетрудно понять, что произошло бы с натриевыми реакторами в нашей стране, если бы БН-1200 остался вне «Прорыва». Сейчас усилиями прежде всего ОКБМ, поддержанными такими уникальными специалистами «Прорыва», как В. И. Рачков, В. В. Лемехов, Д. А. Толстоухов, Ю. С. Хомяков, показана возможность достижения быстрыми натриевыми реакторами конкурентоспособности с реакторами ВВЭР. Если проектанты экономику не испортят, БН-1200М займет свое место среди того десятка быстрых реакторов, которые прописаны в проекте Генсхемы до 2042 года.
- Когда можно и нужно начинать строить быстрый свинцовый реактор большой мощности?
Нужно – вчера, можно – как только будут закончены проект БР-1200 и его необходимое обоснование, как расчетное, так и экспериментальное. Полагаю, что к 2027 году может быть обеспечена такая готовность – если работать так, как в «Прорыве», например, работали для обоснования работоспособности СНУП (смешанного уран-плутониевого топлива): за 10 лет как расчетно, так и реакторными испытаниями подтвердили возможность использования его до 9 % максимального выгорания тяжелых атомов, то есть аналогичного для UO2. Тогда мы сохраним свое лидерство. Это особенно актуально, учитывая, что Китай планирует запустить собственный быстрый реактор аналогичной мощности к 2035 году, причем в серии с шестью или восемью блоками и пристанционным топливным циклом, позаимствовав у нас идею промышленных энергокомплексов.
Не важно, на свинце, натрии или на кока-коле будут быстрые реакторы. Лишь бы решали поставленные перед ними задачи.
- Если со свинцовыми реакторами все получится – означает ли это, что натриевые вообще не нужны?
В существующей ядерной энергетике с реакторами на тепловых нейтронах используются как корпусные реакторы с водой под давлением, так и с кипящей водой, канальные. Почему же не сохранить разнообразие теплоносителей, топливных композиций, конструкций для реакторов на быстрых нейтронах второго направления двухкомпонентной ЯЭ? Нормальная конкуренция всегда продуктивна.
Если уж вспоминать мои высказывания, то еще на конференции в ФЭИ, кажется, в 1998 году я говорил: «Не важно, на свинце, натрии или на кока-коле будут быстрые реакторы. Лишь бы решали поставленные перед ними задачи».
- Ваши выступления всегда очень яркие. Вы где-то учились ораторскому искусству?
- «Кто ясно мыслит – ясно излагает». Кто-то приписывает это выражение Лассалю, кто-то – Шопенгауэру, хотя этот афоризм можно найти и в стихотворении Буало XVII века. Бесспорно одно: столь популярное сегодня словоговорение без содержания никого не увлекает. Даже заика способен удержать аудиторию, если дело говорит.
- «Прорыв» – это огромная команда. В чем секрет успешного управления ею?
- В подборе лучшего из возможного кадрового состава. Речь идет о тех менее 10 % людского контингента, от которых и зависит успех дела. Всесторонней заботе о каждом из них и их семьях.
- Как вы выбираете ключевых сотрудников?
- Знания и компетенции – необходимые, но не достаточные условия. Нужна еще и способность достигать результата в заданных условиях: сроки, стоимость, качество. Упорство, которое не следует путать с упрямством, надежность и отношение к своему делу как главному в жизни. Не люблю, когда человек приходит со своим мнением, а уходит с моим. Значит, он не тверд в убеждениях, не умеет отстаивать свою точку зрения или не способен генерировать идеи, которые разделят коллеги.
- Говорят, что вы руководитель строгий и требовательный, но справедливый. Как найти этот баланс, не перегнуть палку?
- Нет баланса между перечисленным. Палки (людей, проектные решения) не надо использовать такие, которые ломаются.
- Вы производите впечатление совершенно бесстрашного человека. Это действительно так?
- Страх – чувство естественное, практически инстинктивное, его избежать нельзя. Страха перед сильными мира сего у меня никогда не было, и это не раз сказывалось на жизни не лучшим образом. Но бывают и такие руководители, которым можно предлагать свою точку зрения без опасения, что, не разделяя ее, перестанут слушать. С. В. Кириенко, А. Е. Лихачев, А. М. Локшин входят в их число.
- В одном из выступлений вы пошутили, что не можете серьезно относиться к своим ровесникам, которые не бывали в местах лишения свободы. Кажется, что вы почти с благодарностью вспоминаете тот трудный период. Как на вас повлиял этот опыт?
Так получилось, что тему эту я имел возможность обсудить не только со своим предшественником по руководству НИКИЭТа академиком Н. А. Доллежалем, отсидевшим, правда, в «шарашке», без отрыва от профессиональной деятельности, те же полтора года, но и с теми, кто прошел «тюремную академию» далеко не в «вегетарианский» период. Никто с благодарностью эту неволю не вспоминал, но пользу для смены ряда представлений отмечали все. Наивную веру в наше правосудие, в частности, я утратил именно в то время. Продолжая искать аналогии, найдем их не только в нашем веке. Проживший, как и я, около 85 лет Б. К. Миних (военный и государственный деятель XVII-XVIII веков, сподвижник Петра I и императрицы Анны Иоанновны. – Прим. ред.) был вхож и в царские чертоги, и в сибирский ссылке 20 лет отбыл. Прочтите «Заповедь» Р. Киплинга – и получите ответ на свой вопрос.
- Распространено мнение, что настоящим профессионалам рано или поздно приходится выбирать: работа или семья. У вас до сих пор крайне плотный график: вы появляетесь на рабочем месте в шесть утра. Вам приходилось делать такой выбор?
- У меня большая семья, есть уже и правнуки. Имеют право обижаться, что времени им уделяю мало, но никогда – на то, что не оказываю необходимой помощи.
- Вы в прекрасной физической форме. Как вам удается ее поддерживать?
Генетика и работа. Много примеров перед глазами, когда люди отказывались от каждодневного, иногда изнуряющего труда и быстро уходили из жизни. Предпочитаю автомобилю общественный транспорт, чтобы выходить норму – 6 тыс. шагов в день.
- Как вы проводите досуг? Читаете ли художественную литературу? Какие книги произвели на вас впечатление в последнее время?
- Моя многолетняя помощница Людмила Петровна Соловьева, за преданность в известный период получившая дефиницию «Пенелопа», несмотря на мой тяжелый характер, постоянно вытаскивает меня то в Дом музыки, то в театр или на стоящую выставку. Сплошь книг уже давно не читаю, пополнение обширной библиотеки просматриваю по касательной. В поисках впечатлений вновь и вновь перечитываю нашу классику: в каждый возрастной период качественная литература открывается совершенно разными гранями. Люблю историю – в частности, книги Евгения Тарле, – и поэзию. Какая-нибудь книга Серебряного века всегда лежит неподалеку.
